«И тогда я поняла, что испугалась до смерти» Как советский народ получил право на удивление В советское время в стране был всего один молодежный журнал, который рассказывал людям о жизни за границей. На рубеже 80–90-х их стало несколько, но самым популярным по-прежнему оставался «Ровесник» — журнал, который пережил перестройку, 90-е, кризисы 98-го и 2008-го и закрылся в 2014-м. О том, как складывалась судьба журнала во время перестройки, как появилось ощущение, что теперь все будет по-другому, «Газета.Ru» поговорила с Наталией Рудницкой, редактором журнала с 1974 по 2002 год. — Почему «Ровесник» был единственным в СССР журналом, который писал о том, что происходит за границей? — Потому что для этого его придумали. История такая. Во время Фестиваля молодежи и студентов в 57-м был сделан некий вестник международного молодежного движения, который просуществовал до 59-го года. Потом он благополучно загнулся. А в 62-м году придумали журнал, который должен был рассказывать нашей молодежи о невыносимо тяжелой жизни молодежи в странах капитализма и замечательной жизни молодежи в странах социализма. Мне рассказывали, что в самом начале «Ровесника» долго-долго придумывали, как назвать рубрику для материалов о соцмире. Была расхожая фраза про страны капитализма — это мир, в котором все продается и все покупается. И кто-то предложил сделать рубрику для материалов о социалистических странах: мир, в котором ничего не продается и ничего не покупается. — Он же быстро стал бешено популярным? — Естественно, это же была форточка в мир. Конечно, форточка с целым набором фильтров. Но тем не менее он помогал тем, кто хотел получить информацию, ее извлечь. Хотя это была так называемая контрпропаганда, мы отвечали на происки зарубежных «голосов», но было такое понятие в советское время — протаскивание под видом критики. Вот мы занимались протаскиванием под видом критики. Было такое еще понятие — марксистский перевод. Суть его в том, что если герой романа положил руку девушке на колено, переводчик писал, что он положил руку ей на плечо. Вот мы занимались в основном марксистским переводом. Но тем не менее информация поступала через нас. Других источников было очень мало. Был еженедельник «За рубежом», была «Иностранная литература». Но это серьезная иностранная литература. А несерьезное якобы издание — это «Ровесник». Больше других источников зарубежной информации, кроме западных голосов, в стране не было. — Журнал получал информацию в основном из западных журналов, верно? В 90-е это были GQ, Esquire, FHM, Arena, The Times, The Rolling Stone. А в советское время это были какие издания? — Все те же. У нас была закрытая подписка. Мы выписывали ведущие зарубежные издания, которые поступали к нам с курьером из Главлита, в запечатанном мешке. Журналы были зашайбованы — наши внутренние цензоры сначала просматривали эти журналы и ставили на них такую шестигранную шайбу. А еще на обложке было написано рукой цензора, какие страницы были вырваны. В основном это были страницы, на которых говорилось о жизни в Советском Союзе. И это было очень смешно. Мы даже выписывали американский журнал Atlantic, который вообще можно было выдирать весь. Нам еженедельно привозили мешки с изданиями. Они хранились в сейфах, нам их выдавали, как в библиотеке, по карточкам, каждый день, каждый день мы просматривали, выписывали что-то, что для нас интересно. На основании этой информации мы составляли свои представления обо всем и писали о том, что мы прочитали. — Информация бралась только из журналов? — Нет, конечно, мы собирали информацию отовсюду, откуда можно. Когда кто-то из сотрудников ехал за рубеж в командировку — в основном это были, конечно, страны, где ничего не продается и ничего не покупается, — всех просили привезти журналы. Мы были записаны в спецхраны Ленинки и Иностранки. Это тоже была отдельная история. Каждый год мы писали письма в Библиотеку иностранной литературы — в спецхраны. И, например, чтобы получить Playboy, а это же было блистательное литературное издание, ты должен был в письме отразить те темы, по которым ты намеревался запрашивать литературу. — Получается, что работать в «Ровеснике» было очень престижно? Доступ к иностранной литературе означал, что ты допущен к чему-то запретному? — На самом деле допуска как такового не существовало. Не помню, чтобы я подписывала какие-то письменные допуски. Но мы все знаем, что хороший автор — это залог твоего безбедного существования. Потому что у тебя закрыты полосы. Если у тебя есть хорошие авторы, то откуда они взялись — это никого не волнует. Важно, чтобы он делал то, что ты хочешь от него получить. Поэтому хороший автор — это «святая корова». Его нельзя трогать. Если на него кто-то покатил бочку, ты его все равно печатаешь, но под псевдонимом. Стать автором «Ровесника» было просто. Для этого достаточно было принести хороший текст. Точка. А многие из тех, кто приносили хороший текст и долго и упорно работали, становились сотрудниками. — Какой период существования журнала был, по вашему мнению, самым ярким? — Конец 80-х, конечно. Когда были лучшие публикации. Но на самом деле и в 70-х были прекрасные публикации. Сейчас, когда смотришь эти старые номера, тебе твои какие-то победы кажутся жутко смешными. Но опубликовать материал о группе The Doors в 75-м году — это была победа. — Как вы его пробили? — Ну, как, за хороший интерес. Это был блистательный текст. Это один из немногих материалов, которыми я горжусь. Я нашла его, не помню где. Он меня потряс, текст, сам по себе, само мясо. Я села его переводить — просто так. И куда-то ушла, а бумажка осталась в машинке. Пришел в нашу комнату покурить коллега, сел за мой стол и увидел эту бумажку в машинке. И сказал: «Где эта? Пусть продолжает». И я добила этот текст. Дали почитать Алексею Авксентьевичу Нодии, главному редактору. Он сказал: «Ну, конечно». Если материал был отличный, можно было. Ребята, которые занимались цензурой, д